Трудно быть богом. Хищные вещи века - Страница 99

Она отошла в сторону,села в кресло и,положив руки на колени, смотрела, как он одевается.Румата,бормоча русские слова,натянул штаны с бубенчиками (Муга сейчас же опустился перед ним на корточки и принялся застегивать многочисленные пряжки и пуговки), вновь надел поверх чистой майки благословенную кольчугу и, наконец, сказал с отчаянием:

— Маленькая, ну пойми, ну, надо мне идти- что я могу поделать?! Не могу я не идти!

Она вдруг сказала задумчиво:

— Иногда я не могу понять, почему ты не бьешь меня.

Румата,застегивавший рубашку с пышными брыжами, застыл.

— То есть как это,почему не бью?- растерянно спросил он.- Разве тебя можно бить?

— Ты не просто добрый,хороший человек,- продолжала она,не слушая. Ты еще и очень странный человек.Ты словно архангел…Когда ты со мной,я делаюсь смелой. Сейчас вот я смелая… Когда-нибудь я тебя обязательно спрошу об одной вещи. Ты- не сейчас, а потом, когда все пройдет,- расскажешь мне о себе?

Румата долго молчал. Муга подал ему оранжевый камзол с краснополосыми бантиками. Румата с отвращением натянул его и туго подпоясался.

— Да,- сказал он наконец.- Когда-нибудь я расскажу тебе все, маленькая.

— Я буду ждать,- сказала она серьезно.- А сейчас иди и не обращай на меня внимания.

Румата подошел к ней, крепко поцеловал в губы разбитыми губами, затем снял с руки железный браслет и протянул ей.

— Надень на левую руку,- сказал он.- Сегодня к нам в дом больше не должны приходить, но если придут- покажи это.

Она смотрела ему вслед, и он точно знал, что она думает. Она думает: «Я не знаю,может быть,ты дьявол, или сын бога, или человек из сказочных заморских стран,но если ты не вернешься,я умру». И оттого, что она молчала, он был ей бесконечно благодарен, так как уходить ему было необычайно трудно — словно с изумрудного солнечного берега он бросался вниз головой в зловонную лужу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

До канцелярии епископа Арканарского Румата добирался задами. Он крадучись проходил тесные дворики горожан, путаясь в развешенном для просушки тряпье, пролезал через дыры в заборах, оставляя на ржавых гвоздях роскошные банты и клочья драгоценных соанских кружев,на четвереньках пробегал между картофельными грядками.Все же ему не удалось ускользнуть от бдительного ока черного воинства.Выбравшись в узкий переулок,ведущий к свалке, он столкнулся с двумя мрачными подвыпившими монахами.

Румата попытался обойти их- монахи вытащили мечи и заступили дорогу.Румата взялся за рукоятки мечей- монахи засвистели в три пальца, созывая подмогу. Румата стал отступать к лазу, из которого только что выбрался, но навстречу ему в переулок вдруг выскочил маленький юркий человечек с неприметным лицом. Задев Румату плечом,он подбежал к монахам и что-то сказал им,после чего монахи,подобрав рясы над голенастыми,обтянутыми сиреневым ногами, пустились рысью прочь и скрылись за домами.Маленький человечек, не обернувшись, засеменил за ними.

Понятно, подумал Румата. Шпион-телохранитель. И даже не очень скрывается. Предусмотрителен епископ Арканарский.Интересно,чего он больше боится- меня или за меня? Проводив глазами шпиона, он повернул к свалке. Свалка выходила на зады канцелярии бывшего министерства охраны короны и,надо было надеяться, не патрулировалась.

Переулок был пуст. Но уже тихо поскрипывали ставни, хлопали двери, плакал младенец, слышалось опасливое перешептывание. Из-за полусгнившей изгороди осторожно высунулось изможденное,худое лицо, темное от въевшейся сажи. На Румату уставились испуганные, ввалившиеся глаза.

— Прощения прошу, благородный дон, и еще прошу прощения. Не скажет ли благородный дон,что в городе? Я кузнец Кикус,по прозвищу Хромач, мне в кузню идти, а я боюсь…

— Не ходи,- посоветовал Румата.- Монахи не шутят.Короля больше нет. Правит дон Рэба, епископ Святого Ордена. Так что сиди тихо.

После каждого слова кузнец торопливо кивал, глаза его наливались тоской и отчаянием.

— Орден, значит…- пробормотал он.- Ах,холера… Прошу прощения, благородный дон. Орден, стало быть… Это что же, серые или как?

— Да нет,- сказал Румата, с любопытством его разглядывая.- Серых, пожалуй, перебили. Это монахи.

— Ух ты!- сказал кузнец.- И серых,значит,тоже… Ну и Орден!Серых перебили — это,само собой,хорошо. Но вот насчет нас, благородный дон, как вы полагаете? Приспособимся, а? Под Орденом-то, а?

— Отчего же?- сказал Румата.- Ордену тоже пить-есть надо. Приспособитесь.

Кузнец оживился.

— И я так полагаю, что приспособимся.Я полагаю,главное- никого не трогай, и тебя не тронут, а?

Румата покачал головой.

— Ну нет, — сказал он. — Кто не трогает, тех больше всего и режут.

— И то верно,- вздохнул кузнец.- Да только куда денешься… Один ведь, как перст, да восемь сопляков за штаны держатся. Эх, мать честная, хоть бы моего мастера прирезали! Он у серых в офицерах был. Как вы полагаете, благородный дон, могли его прирезать? Я ему пять золотых задолжал.

— Не знаю,-сказал Румата.- Возможно,и прирезали.Ты лучше вот о чем подумай,кузнец.Ты один,как перст,да таких перстов вас в городе тысяч десять.

— Ну? — сказал кузнец.

— Вот и думай, — сердито сказал Румата и пошел дальше.

Черта с два он чего-нибудь надумает.Рано ему еще думать.А казалось бы,чего проще: десять тысяч таких молотобойцев, да в ярости, кого хочешь раздавят в лепешку.Но ярости-то у них как раз еще нет. Один страх. Каждый за себя, один бог за всех.

Кусты бузины на окраине квартала вдруг зашевелились,и в переулок вполз дон Тамэо.Увидев Румату,он вскрикнул от радости, вскочил и, сильно пошатнувшись, двинулся навстречу, простирая к нему измазанные в земле руки.