Трудно быть богом. Хищные вещи века - Страница 74

— Вели обед на двоих,- приказал он на ходу.- И смотри: никого не пускать! Хоть король, хоть черт, хоть сам дон Рэба…

Она была в кабинете, сидела с ногами в кресле, подпершись кулачком, и рассеянно перелистывала «Трактат о слухах». Когда он вошел, она вскинулась, но он не дал ей подняться, подбежал, обнял и сунул нос в пышные душистые ее волосы, бормоча: «Как кстати, Кира!… Как кстати!…»

Ничего в ней особенного не было. Девчонка как девчонка, восемнадцать лет, курносенькая,отец помощник писца в суде,брат- сержант у штурмовиков. И замуж ее медлили брать,потому что была рыжая,а рыжих в Арканаре не жаловали.По той же причине была она на удивление тиха и застенчива, и ничего в ней не было от горластых, пышных мещанок, которые очень ценились во всех сословиях. Не была она похожа и на томных придворных красавиц, слишком рано и на всю жизнь познающих,в чем смысл женской доли. Но любить она умела, как любят сейчас на Земле, — спокойно и без оглядки…

— Почему ты плакала?

— Почему ты такой сердитый?

— Нет, ты скажи, почему ты плакала?

— Я тебе потом расскажу.У тебя глаза совсем-совсем усталые… Что случилось?

— Потом. Кто тебя обидел?

— Никто меня не обидел. Увези меня отсюда.

— Обязательно.

— Когда мы уедем?

— Я не знаю, маленькая. Но мы обязательно уедем.

— Далеко?

— Очень далеко.

— В метрополию?

— Да… в метрополию. Ко мне.

— Там хорошо?

— Там дивно хорошо. Там никто никогда не плачет.

— Так не бывает.

— Да, конечно. Так не бывает. Но ты там никогда не будешь плакать.

— А какие там люди?

— Как я.

— Все такие?

— Не все. Есть гораздо лучше.

— Вот это уж не бывает.

— Вот это уж как раз бывает!

— Почему тебе так легко верить?Отец никому не верит. Брат говорит, что все свиньи,только одни грязные, а другие нет. Но им я не верю, а тебе всегда верю…

— Я люблю тебя…

— Подожди… Румата… Сними обруч… Ты говорил — это грешно…

Румата счастливо засмеялся, стянул с головы обруч, положил его на стол и прикрыл книгой.

— Это глаз бога,- сказал он.- Пусть закроется…- Он поднял ее на руки.- Это очень грешно,но когда я с тобой, мне не нужен бог. Правда?

— Правда,- сказала она тихонько.

Когда они сели за стол, жаркое простыло, а вино, принесенное с ледника, степлилось. Пришел мальчик Уно и, неслышно ступая, как учил его старый Муга, пошел вдоль стен, зажигая светильники, хотя было еще светло.

— Это твой раб? — спросила Кира.

— Нет, это свободный мальчик. Очень славный мальчик, только очень скупой.

— Денежки счет любят,- заметил Уно, не оборачиваясь.

— Так и не купил новые простыни? — спросил Румата.

— Чего там,- сказал мальчик.- И старые сойдут…

— Слушай, Уно,- сказал Румата. — Я не могу месяц подряд спать на одних и тех же простынях.

— Хэ,- сказал мальчик. — Его величество по полгода спят и не жалуются…

— А маслице, — сказал Румата, подмигивая Кире, — маслице в светильниках. Оно что — бесплатное?

Уно остановился.

— Так ведь гости у вас,- сказал он, наконец, решительно.

— Видишь, какой он!- сказал Румата.

— Он хороший,- серьезно сказала Кира.- Он тебя любит. Давай возьмем его с собой.

— Посмотрим, — сказал Румата.

Мальчик подозрительно спросил:

— Это куда еще? Никуда я не поеду.

— Мы поедем туда,- сказала Кира,- где все люди как дон Румата.

Мальчик подумал и презрительно сказал: «В рай,что ли,для благородных?…» Затем он насмешливо фыркнул и побрел из кабинета,шаркая разбитыми башмаками. Кира посмотрела ему вслед.

— Славный мальчик, — сказала она. — Угрюмый, как медвежонок. Хороший у тебя друг.

— У меня все друзья хорошие.

— А барон Пампа?

— Откуда ты его знаешь?- удивился Румата.

— А ты больше ни про кого и не рассказываешь.Я от тебя только и слышу — барон Пампа да барон Пампа.

— Барон Пампа — отличный товарищ.

— Как это так: барон- товарищ?

— Я хочу сказать, хороший человек. Очень добрый и веселый. И очень любит свою жену.

— Я хочу с ним познакомиться… Или ты стесняешься меня?

— Не-ет,я не стесняюсь.Только он хоть и хороший человек, а все-таки барон.

— А… — сказала она.

Румата отодвинул тарелку.

— Ты все-таки скажи мне,почему плакала.И прибежала одна.Разве сейчас можно одной по улицам бегать?

— Я не могла дома.Я больше не вернусь домой.Можно,я у тебя служанкой буду? Даром.

Румата просмеялся сквозь комок в горле.

— Отец каждый день доносы переписывает,-продолжала она с тихим отчаянием.- А бумаги,с которых переписывает,все в крови. Ему их в Веселой Башне дают. И зачем ты только меня читать научил? Каждый вечер, каждый вечер… Перепишет пыточную запись- и пьет… Так страшно, так страшно!…»Вот,- говорит,- Кира, наш сосед-каллиграф учил людей писать.Кто,ты думаешь, он есть? Под пыткой показал,что колдун и ируканский шпион.Кому же,- говорит,- теперь верить?Я, — говорит,-сам у него письму учился».А брат придет из патруля- пьяней пива, руки все в засохшей крови… «Всех,-говорит,-вырежем до двенадцатого потомка…» Отца допрашивает,почему,мол, грамотный… Сегодня с приятелями затащил в дом какого-то человека… Били его,все кровью забрызгали.Он уж и кричать перестал. Не могу я так, не вернусь, лучше убей меня!…

Румата встал возле нее,гладя по волосам.Она смотрела в одну точку блестящими сухими глазами.Что он мог ей сказать?Поднял на руки,отнес на диван,сел рядом и стал рассказывать про хрустальные храмы,про веселые сады на много миль без гнилья, комаров и нечисти, про скатерть-самобранку, про ковры-самолеты,про волшебный город Ленинград,про своих друзей- людей гордых, веселых и добрых, про дивную страну за морями, за горами, которая называется по-странному- Земля… Она слушала тихо и внимательно и только крепче прижималась к нему,когда под окнами на улице- грррум, грррум, грррум, грррум — протопывали подкованные сапоги.