— Куда? — спросил Пашка.
— Куда глаза глядят.
— Ну? — сказал Антон.
— Значит,в сайву,- сказал Пашка.- Тошка, пошли на Забытое Шоссе. Помнишь?
— Еще бы!
— Знаешь, Анечка…- начал Пашка.
— Я тебе не Анечка,- резко сказала Анка. Она терпеть не могла, когда ее называли не Анка, а как-нибудь еще.
Антон это хорошо запомнил. Он быстро сказал:
— Забытое Шоссе.По нему не ездят.И на карте его нет. И куда идет, совершенно неизвестно.
— А вы там были?
— Были. Но не успели исследовать.
— Дорога из ниоткуда в никуда,- изрек оправившийся Пашка.
— Это здорово!- сказала Анка.Глаза у нее стали как черные щелки. — Пошли. К вечеру дойдем?
— Ну что ты! До двенадцати дойдем.
Они полезли вверх по обрыву.На краю обрыва Пашка обернулся. Внизу было синее озеро с желтоватыми проплешинами отмелей, лодка на песке и большие расходящиеся круги на спокойной маслянистой воде у берега- вероятно, это плеснула та самая щука. И Пашка ощутил обычный неопределенный восторг, как всегда,когда они с Тошкой удирали из интерната и впереди был день полной независимости с неразведанными местами, с земляникой, с горячими безлюдными лугами, с серыми ящерицами, с ледяной водой в неожиданных родниках. И, как всегда,ему захотелось заорать и высоко подпрыгнуть,и он немедленно сделал это,и Антон,смеясь,поглядел на него, и он увидел в глазах Антона совершенное понимание.А Анка вложила два пальца в рот и лихо свистнула,и они вошли в лес.
Лес был сосновый и редкий, оги скользили по опавшей хвое. Косые солнечные лучи падали между прямых стволов, и земля была вся в золотых пятнах. Пахло смолой, озером и земляникой; где-то в небе верещали невидимые пичужки.
Анка шла впереди,держа арбалет под мышкой,и время от времени нагибалась за кровавыми, будто лакированными, ягодами земляники. Антон шел следом с добрым боевым устройством маршала Тоца на плече. Колчан с добрыми боевыми стрелами тяжко похлопывал его по заду. Он шел и поглядывал на Анкину шею — загорелую, почти черную, с выступающими позвонками. Иногда он озирался, ища Пашку, но Пашки не было видно,только по временам то справа,то слева вспыхивала на солнце его красная повязка.Антон представил себе,как Пашка бесшумно скользит между соснами с карабином наготове, вытянув вперед хищное худое лицо с облупленным носом. Пашка крался по сайве, а сайва не шутит. Сайва, приятель, спросит- и надо успеть ответить, подумал Антон и пригнулся было, но впереди была Анка, и она могла оглянуться. Получилось бы нелепо.
Анка оглянулась и спросила:
— Вы ушли тихо?
Антон пожал плечами.
— Кто же уходит громко?
— Я,кажется,все-таки нашумела,- озабоченно сказала Анка.-Я уронила таз — и вдруг в коридоре шаги. Наверное,Дева Катя она сегодня в дежурных. Пришлось прыгать в клумбу. Как ты думаешь, Тошка, что за цветы растут на этой клумбе?
Антон сморщил лоб.
— У тебя под окном? Не знаю. А что?
— Очень упорные цветы. «Не гнет их ветер, не валит буря». В них прыгают несколько лет, а им хоть бы что.
— Интересно,- сказал Антон глубокомысленно. Он вспомнил, что под его окном тоже клумба с цветами,которые «не гнет ветер и не валит буря». Но он никогда не обращал на это внимания.
Анка остановилась,подождала его и протянула горсть земляники. Антон аккуратно взял три ягоды.
— Бери еще,- сказала Анка.
— Спасибо,- сказал Антон.- Я люблю собирать по одной. А Дева Катя вообще ничего, верно?
— Это кому как,- сказала Анка.- Когда человеку каждый вечер заявляют, что у него ноги то в грязи, то в пыли…
Она замолчала. Было удивительно хорошо идти с нею по лесу плечом к плечу вдвоем, касаясь голыми локтями, и поглядывать на нее — какая она красивая, ловкая и необычно доброжелательная и какие у нее большие серые глаза с черными ресницами.
— Да,- сказал Антон, протягивая руку, чтобы снять блеснувшую на солнце паутину.- Уж у нее-то ноги не пыльные. Если тебя через лужи носят на руках, тогда, понимаешь, не запылишься…
— Кто это ее носит?
— Генрих с метеостанции. Знаешь, здоровый такой, с белыми волосами.
— Правда?
— А чего такого? Каждый малек знает, что они влюблены.
Они опять замолчали. Антон глянул на Анку. Глаза у Анки были как черные щелочки.
— А когда это было?- спросила она.
— Да было в одну лунную ночь,- ответил Антон без всякой охоты.- Только ты смотри не разболтай.
Анка усмехнулась.
— Никто тебя за язык не тянул, Тошка,- сказала она.- Хочешь земляники?
Антон машинально сгреб ягоды с испачканной ладошки и сунул в рот. Не люблю болтунов, подумал он. Терпеть не могу трепачей. Он вдруг нашел аргумент.
— Тебя тоже когда-нибудь будут таскать на руках.Тебе приятно будет, если начнут об этом болтать?
— Откуда ты взял, что я собираюсь болтать? — рассеянно сказала Анка.
— Я вообще не люблю болтунов.
— Слушай, что ты задумала?
— Ничего особенного.- Анка пожала плечами.Немного погодя она доверительно сообщила: — Знаешь, мне ужасно надоело каждый божий вечер дважды мыть ноги.
Бедная Дева Катя, подумал Антон. Это тебе не сайва.
Они вышли на тропинку. Тропинка вела вниз, и лес становился все темнее и темнее.Здесь буйно росли папоротник и высокая сырая трава. Стволы сосен были покрыты мхом и белой пеной лишайников. Но сайва не шутит. Хриплый голос, в котором не было ничего человеческого, неожиданно проревел:
— Стой! Бросай оружие- ты, благородный дон, и ты, дона!
Когда сайва спрашивает, надо успеть ответить. Точным движением Антон сшиб Анку в папоротники налево,а сам прыгнул в папоротники направо, покатился и залег за гнилым пнем. Хриплое эхо еще отдавалось в стволах сосен, а тропинка была уже пуста. Наступила тишина.