Трудно быть богом. Хищные вещи века - Страница 36

За соседний столик уселись с подносами двое в накидках. Один из них показался мне чем-то знакомым.У него было породистое высокомерное лицо, и, если бы не толстый белый пластырь на левой скуле,я бы обязательно узнал его — во всяком случае,у меня было такое ощущение. Второй был румяный человек с большой плешью и суетливыми движениями. Разговаривали они негромко, но не потому, что хотели скрыть что-нибудь, и их было отлично слышно с того места, где я сидел.

— Поймите меня правильно,- убедительно повествовал румяный,торопливо поглощая шницель.- Я вовсе не против театров и музеев. Но ассигнования на городской театр в прошлом году недоиспользованы,а в музеи ходят одни туристы…

— Похитители картин, — вставил человек с пластырем.

— Оставьте,пожалуйста.У нас нет картин, которые стоило бы похищать. Слава богу, «сикстинских мадонн» пока еще не научились синтезировать из опилок. Я хочу обратить ваше внимание на то, что распространение культуры должно в наше время идти совсем другим путем. Культура должна не входить в народ, а исходить из народа.Народные капеллы, кружки самодеятельности, массовые игры — вот что нужно нашей публике…

— Нашей публике нужна хорошая оккупационная армия,- сказал человек с пластырем.

— Ах,оставьте,пожалуйста, вы ведь так не думаете… Охват кружками у нас на безобразном уровне.Боэла мне жаловалась вчера, что на ее чтения ходит только один человек, и тот,кажется, с матримониальными намерениями. А нам надо отвлекать народ от дрожки,от алкоголя, от сексуальных развлечений. Нам надо поднимать дух…

Человек с пластырем прервал его:

— Что вам от меня нужно? Чтобы я сегодня поддерживал ваш проект против этого осла, нашего уважаемого мэра?Ради бога!Мне абсолютно все равно.Но если вы хотите знать мое мнение о духе, то духа нет, дорогой советник! Дух давно умер! Он захлебнулся в брюшном сале. И на вашем месте я бы считался с этим и только с этим!

Румяный человек,казалось,был убит. Некоторое время он молчал, потом вдруг застонал:

— Боже мой,боже мой,чем вы вынуждены заниматься!Но я спрашиваю вас, кто-то все-таки летит ведь к звездам! Где-то строят мезонные реакторы! Где-то создают новую педагогику! Боже мой, совсем недавно я понял, что мы даже не захолустье, мы- заповедник!В глазах всего мира мы- заповедник глупости, невежества и порнократии. Представьте себе, в нашем городе второй год сидит профессор Рубинштейн. Социальный психолог, мировое имя. Он изучает нас, как животных… «Инстинктивная социология разлагающихся экономических формаций» — так называется его работа. Его интересует человек как носитель первобытных инстинктов,и он мне жаловался,как трудно ему было набирать материал в странах,где инстинктивная деятельность искажена и подавлена системой педагогики. А у нас он блаженствует! По его словам, у нас вообще нет никакой деятельности,кроме инстинктивной. Я был оскорблен, мне было стыдно, но боже мой, что же я мог ему возразить?… Вы поймете меня. Вы же умный человек, мой друг,вы холодный человек, я знаю, но не могу же я поверить, чтобы вам до такой степени было все равно…

Человек с пластырем высокомерно глядел на него и вдруг дернул щекой. И я сразу же узнал его: это был тот самый тип с моноклем,который так ловко облил меня светящейся гадостью вчера у меценатов. Ах ты стервец, подумал я. Ах ты вор! Оккупационная армия ему понадобилась! Дух,видите ли,захлебнулся в сале…

— Простите, советник,- брезгливо произнес человек с пластырем.- Я все это понимаю,и именно поэтому мне совершенно ясно,что все вокруг нас- это маразм. Последние судороги. Эйфория.

Я встал и приблизился к их столику.

— Разрешите? — спросил я.

Они удивленно воззрились на меня. Я сел.

— Простите меня,пожалуйста,- сказал я.- Я,собственно, турист и здесь у вас недавно,а вы,по-моему, местные и даже имеете какое-то отношение к городскому управлению… Вот я и решился побеспокоить вас. Я все слышу вокруг: меценаты, меценаты… А что это такое, никто толком не знает…

Человек с пластырем снова дернул щекой. Глаза его расширились- он тоже узнал меня.

— Меценаты?-сказал румяный советник приветливо.-Есть,есть такая варварская организация у нас.Очень печально, но есть.(Я кивал и рассматривал пластырь. Мой знакомый уже оправился и с прежним высокомерным видом кушал желе.)По сути дела,это современные вандалы. Мне просто трудно подобрать другое слово. Они скупают на паях ворованные картины,скульптуры,рукописи неопубликованных книг, патенты и уничтожают их. Вы представляете, как это отвратительно? Они находят некое патологическое наслаждение в уничтожении элементов мировой культуры.Собираются большой, хорошо одетой толпой и неторопливо, продуманно, со сладострастием уничтожают…

— Ай-яй-яй-яй!- сказал я, не сводя глаз с пластыря. — А ведь таких надо вешать за ноги.

— Мы их преследуем!- воскликнул румяный советник.- Мы их преследуем по закону. Мы, к сожалению, не можем преследовать артиков и першей,они, собственно, не нарушают никаких писанных законов, но коль скоро речь заходит о меценатах…

— Вы уже кончили, советник?- осведомился человек с пластырем. Меня он игнорировал.

Румяный спохватился.

— Да-да,нам пора идти. Вы нас извините,- сказал он, обращаясь ко мне,- у нас заседание в муниципалитете…

— Бармен!- металлическим голосом позвал человек с пластырем. — Вызовите такси, прошу вас.

— Вы давно в городе?- спросил румяный.

— Второй день,- ответил я.

— И вам… нравится?

— Красивый город.

— М-да,- промямлил румяный.